Начал за здравие...

Хорошего здесь много, но дьяконов настоящих, как по-нашему требуется, нет; все тенористые, пристойные по-нашему разве только к кладбищам, и хотя иные держат себя очень даже форсисто, но и собою все против нас жидки и в служении все действуют говорком, а нередко даже и не в ноту, почему певчим с ними потрафлять хорошо невозможно.
Н.Лесков. Соборяне

Начал за здравие, а кончил за упокой... Только священнослужитель, т.е. человек, которому приходится возглашать то “многая лета”, то “вечную память”, может вполне оценить прямую актуальность этой поговорки. Ошибиться здесь очень просто, и вот почему. “Многолетие” и “вечная память” — это как бы две самостоятельные дороги, но в одном месте они сходятся — в момент, когда называется какое-то конкретное лицо. Вот для наглядности нечто вроде схемы.

“Благоденственное житие

и сохрани его на многая лета”

подаждь, Господи, рабу Твоему (имярек)

“вечный покой

и сотвори ему вечную память”.

Тут важно, что называется, не проскочить развилку — после того, как произнес имя, не ошибиться, какое слово дальше — “сохрани” или “сотвори”...

В соборах и почти во всех многолюдных приходах “многая лета” и “вечную память” приходится возглашать диаконам, а посему именно с ними чаще всего и происходит этот конфуз — начал за здравие, а кончил за упокой... Мне известно, что московский соборный архидиакон В.Прокимнов возглашал “вечную память” стоящему перед ним на амвоне Патриарху Алексию I. Точно так же поступил по отношению к Патриарху Пимену его архидиакон — о. Стефан Гавшев...

Я вспоминаю, как на обеде, который устроил в день своих именин Митрополит Ярославский Иоанн, соборный протодиакон о. А.Пижицкий чуть было не возгласил ему “вечную память”, во всяком случае “развилку”, “стрелку”, о которой я говорил, отец Александр уже проскочил. Начал он как полагается:
— Благоденственное и мирное житие, здравие же и спасение, во всем благое поспешение подаждь, Господи, рабу Твоему тезоименитому Высокопреосвященнейшему Иоанну, Митрополиту Ярославскому и Ростовскому, и сотвори...
В этот момент секретарь Владыки ударил протодиакона по руке:
— Сохрани!
— И сохрани, — тут же поправился тот, — его на многая лета-а-а-а!

Итак — диаконы. Еще Лесковым замечено, что сан этот в Русской Православной Церкви создает определенные проблемы. Понятия о сути их можно получить, если вдуматься в слова некоего архиерея, который говаривал:
— Я хочу создать совершенно новую школу диаконов. Все они будут у меня без слуха, без голоса, но зато совершенно непьющие и весьма благоговейные.

На эту же тему есть в Церкви краткая, но красноречивая поговорка:
— Где голосок, там и бесок.

Не могу отказать себе в удовольствии сделать еще одну выписку из книги “Отзвуки рассказов И.Ф.Горбунова”.
“Нередко в Москве и по сие время можно встретить любителей, бьющихся об заклад, какой диакон перещеголяет других своим голосом.
Однажды лучший диакон спился, голос свой пропил. Купцы составили совет, что делать, и решили диакона переменить, и послать искать нового в Сибирь, так как лучший диакон всегда и д е т и з С и б и р и. Искали долго, наконец нашли одного. Горбунов прибавлял в шутку: в т а й г е л е ж а л. Роста громадного, голосище страшный, только уж выпить любил. А как выпьет, не подходи — зверем становился. Однако и его укротили: продернули ему в ноздри кольцо и за ноздрю привели в Москву... Прямо на тройке в баню, а оттуда в Успенский собор...
А старый-то диакон еще не уволен. Собрались купцы слушать нового диакона — бьются об заклад. Выносят Евангелие. Вновь приведенный как хватит конец высокой нотой, только окна задребезжали и рамы затряслись...
На клиросе купцы обступили старого диакона:
— Видишь, — говорят, — не то, что ты...
— Ладно, — говорит, — я его на "рцем вси" смажу!
И смазал. Вышел из Алтаря и глубокой октавой:
— Рцем вси от всея души...”

До сих пор в православной среде бытуют новеллы о легендарном архидиаконе начала века — отце Константине Розове. Рассказывается не только о его изумительном голосе, но и о богатырском телосложении (рост 2 аршина 14 вершков), а также и о том, что он мог выпить четверть водки.
Дочь о. К.Розова сравнительно недавно опубликовала в “Журнале Московской Патриархии” (1989, № 6) подлинный рассказ старого москвича:
“Раньше Каменный мост был небольшой, как-то раз бежит по мосту корова, а за ней хозяйка. Навстречу ей идет Розов. Она кричит ему:
— Батюшка, останови телку!
А он как гаркнул — корова и сиганула в Москву-реку. Женщина плачет, причитая:
— Что ж ты, батюшка, сделал? Ведь она — моя кормилица.
А батюшка достал из кармана деньги, извиняясь, отдал ей. Та увидела и ахнула:
— Батюшка, на эти-то деньги три коровы купить можно!”

А вот история, которую рассказывал покойный Патриарх Пимен.
Как-то в морозный вечерок на праздник Крещения отец Константин шел в некотором подпитии по набережной Москвы-реки. К нему сзади подкрался карманный воришка и запустил руку под его меховую рясу. Архидиакон почувствовал это, крепко ухватил воришку за руку и тут же свел его на лед реки. Затем он отыскал прорубь, взял своего пленника за шиворот и с пением — “Во Иордане крещающуся Тебе Господи...” — окунул вора в ледяную воду, а после этого отпустил на все четыре стороны.

В диаконском служении знатоки очень ценят внятное и громогласное чтение Евангелия на литургии. Хороший протодиакон произносит слова раздельно, с большими паузами. Когда-то по этой причине произошел даже некий конфуз. До Революции в Глинскую, если не ошибаюсь, пустынь торжественно привезли чудотворную икону — Курскую Коренную. За литургией протодиакон читал Евангелие от Луки, которое положено читать на все богородичные праздники. Там есть обращение Спасителя: “Марфо, Марфо”... В этом место протодиакон сделал особенно значительные паузы:
— Марфо... Марфо...
И тут какая-то простая баба ответила на весь храм:
— Чего, батюшка?..
Эта фраза в Евангелии гласит: “Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе...” Известен случай, когда в храме Ленинградской духовной академии протодиакон оговорился и громовым голосом возгласил:
— Марфо... Марфо... почешися...

Завершить эту тему я хочу конфузом, который произошел на моих глазах. В храме на Ордынке в день престольного праздника — явления иконы “Всех скорбящих Радость” архидиакон С.Г. вышел на литургии читать Евангелие. Но он открыл книгу неправильно и стал произносить тот текст, который положен на всенощной... Затем, опомнившись, он поскорее перевернул листы и перешел в то место, которое и следовало ему читать. В результате он прочел вот что:
— Во дни оны, воставши Мариам, иде в Горняя со тщанием, во град Иудов, и вниде в дом Захариин, и целова Елисавет... И сестра ей бе нарицаемая Мариа, яже и седши при ногу Иисусову слышаще слово Его...
И далее все до конца.
(Смотри Евангелие от Луки главы 1 и 10.)

И еще одна подлинная история. Некий диакон сослужил архиерею. На литургии в положенный момент он встал на амвоне и с пулеметной скоростью начал:
— Елицы оглашеннии, изыдите, оглашеннии изыдите, елицы оглашеннии, изыдите...
Архиерей, стоявший в Алтаре перед Престолом, повернул к диакону голову и вполголоса произнес:
— Помедленней! Помедленней!
Находясь в некотором распалении, диакон владычних слов не расслышал. Тогда он сделал в сторону паствы властный, предостерегающий жест и громко возгласил:
— Оглашеннии, подождите!
А затем почтительно обратился к архиерею:
— Простите, Владыка, что вы сказали?..

В семидесятых годах мне часто приходилось бывать в Ленинграде. Там, помнится, было несколько очень хороших протодиаконов. С одним из них произошел курьезный случай в Великую Субботу.
В этот день за утренним богослужением читается 15 паремий — текстов из книг Ветхого Завета. Обыкновенно их читают псаломщики или младшие диаконы, а протодиакон в это время находится в Алтаре и должен время от времени возглашать “Премудрость!” и “Вонмем!”...
Так вот после этой самой службы отец протодиакон ехал в троллейбусе от Александро-Невской лавры. Сказывалось утомление от сегодняшнего продолжительного богослужения, да и от всей Страстной седмицы... Сидя в троллейбусе, он задремал. В это время водитель резко притормозил, и стоящий над дремлющим клириком пассажир инстинктивно ухватился за его плечо... Эффект вышел самый неожиданный — протодиакон встрепенулся и страшным голосом взревел:
— Премудрость!..

Среди самых знаменитых протодиаконов в двадцатые годы был покойный М.Д.Михайлов. Затем его переманили в театр, работать там было, разумеется, безопаснее. Но он притом от религии не отрекался, никаких кощунственных заявлений не делал. Когда он умер, Патриарх Пимен благословил отпеть его в облачении и поминать как протодиакона.

В артистической карьере М.Д.Михайлова был такой эпизод. Он снимался в печально известном фильме “Иван Грозный”, исполнял там роль протодиакона в сцене коронации царя. Мне рассказывали, что он, в конце концов, очень обиделся на киношеников, ибо, возглашая “многолетие”, он блеснул профессионализмом — тянул последнее слово едва ли не две минуты... А в готовом фильме это сильно урезали.
— Что же теперь про меня диаконы скажут? — сетовал он. — Михайлов “многая лета” пропеть не может...

Забавное происшествие было и во время самой съемки. Надо сказать, что постановщику фильма С.Эйзенштейну разрешили снимать в Кремле, в Успенском соборе, т.е. в том самом месте, где это и происходило. Можно себе представить, как киношники набились в храм, затащили осветительные приборы... У Эйзенштейна, как известно, совершенная композиция кадра была едва ли не главной целью, а потому недоразумение, возникшее у него с М.Д.Михайловым, осообенно забавно. Итак, к съемке было все готово: протодиакон стоит на амвоне, звучат команды — “Свет!”, “Камера!”, “Начали!”... Михайлов поворачивается спиною к режиссеру и оператору и начинает говорить ектению...
— Стоп! — истерически кричит Эйзенштейн. — Вы почему туда повернулись? Камера здесь!
— А мне что ваша камера? — отвечает с амвона Михайлов. — Алтарь-то вот он...

Архиепископ Киприан рассказывал, что интронизация Патриарха Алексия проходила весьма торжественно, было множество высоких иностранных гостей, все московское духовенство. М.Д.Михайлов в гражданском костюмчике стоял на клиросе, и по щекам его текли слезы зависти. Ведь если бы он не ушел в театр, то был бы одной из самых первых фигур этого всеправославного торжества...

Владыка Киприан рассказывал мне и о другой московской знаменитости — протодиаконе Михаиле Холмогорове. Он говорил, что в свое время ценители красоты богослужений делились на две партии — поклонников Михайлова и почитателей Холмогорова. (Сам Владыка был среди последних.) При этом Холмогоров сохранил верность Церкви в самые трудные времена. А соблазны были и у него. Раз его уговорили спеть что-то такое на радио. И он согласился... Однако же, дойдя до двери радиодома, раскаялся и не вошел.

Будучи еще священником, архиепископ Киприан служил с одним диаконом. Как-то на молебне этот диакон громогласно помянул некую “девицу со чады”.
Когда служба отошла, будущий Владыка говорит ему:
— Ты что же, отец диакон, девицу-то позоришь?
— А что такое?
— Какие же у девицы могут быть чада?
— А я это не подумал. Я просто хотел ее получше помянуть...

Вспоминается мне некролог по одному маститому протодиакону, напечатанный в свое время в “Журнале Московской Патриархии”. Писал его человек, как видно, весьма далекий от приходской жизни. В частности, повествуя о благочестии покойного, автор упомянул, что тот на ектеньях читал не только общий синодик, но и многочисленные записки, которые у него всегда были при себе. (А это последнее доказывает вовсе не набожность, а то, что у покойного была, так сказать, своя клиентура и притом, надо думать, обширная.)

Одна старая москвичка в свое время была свидетельницей скандальной ошибки, которую совершил протодиакон, сослужащий сразу двум Патриархам — Российскому и Грузинскому. Дело было в пятидесятых годах. Московским первосвятителем был Алексий I, а Тбилисским, очевидно, Ефрем. В конце богослужения протодиакон возглашал многолетия — сначала предстоятелю Российской церкви, а затем он должен был произнести:
— Великому Господину и Отцу Ефрему — Святейшему и Блаженнейшему Католикосу-Патриарху всея Грузии, Архиепископу Мцхетскому и Тбилисскому — многая лета!
Однако же непривычное слово “католикос” протодиакона сбило, и у него вышло так:
— Великому Господину и Отцу Ефрему — Святейшему и Блаженнейшему Католикосу всех армян — многая лета!
Тут я приведу подлинные слова свидетельницы этого драматического эпизода. Она рассказывала, что грузинский иерарх, которого публично объявили “католикосом армян”, пришел в совершенное неистовство, глаза его сделались, как “у бешеного рака”...

Я довольно близко знал лишь одного протодиакона — отца Константина Егорова, который до смерти своей служил в Скорбященском храме на Большой Ордынке. По незлобивому своему характеру, да и по развитию, это был сущий младенец. В церковном хоре он пел с детства, а потом долгие годы был оперным певцом. Пик его сценической карьеры был, кажется, музыкальный театр Уфы, где он был солистом. При этом злые языки утверждали, что на всех спектаклях, в которых он участвовал, из-за него обязательно происходило какое-нибудь недоразумение. То же самое частенько происходило и на богослужениях.
Помню, как-то на всенощной, в последней, просительное ектенье он вдруг произнес:
— О предложенных честных Дарех Господу помолимся.
(Это — из последования литургии, а на всенощной смысла не имеет.)

В день Святители Николая служится торжественный молебен, в конце которого архиерей должен был читать молитву. Протодиакону надлежало возгласить:
— Иже во святых отцу нашему Николаю, архиепископу Мир Ликийских, чудотворцу помолимся!
Отец Константин пожевал губами и произнес:
— Отцу Николаю помолимся!
Архиепископ Киприан прочел молитву. Молебен кончился.
Уже в Алтаре Владыка сказал:
— Хорошо, что хоть в клире нашем отца Николая нет, а то совсем бы уж неловко было...

Помню два случая, когда протодиакон выводил архиерея из терпения. Первый — на вечерне в Прощеное воскресение. Отец Константин, как видно, после литургии “заговелся”, а потому вечером явился в храм несколько более оживленным нежели обычно.
После входа он встал рядом с архиереем на горнее место и запел прокимен, но перепутал слова — вместо “Не отврати лица Твоего от отрока Твоего...” — у него вышло:
— Не отврати лица моего от отрока Твоего...

Другой раз отец Константин рассердил архиерея в Великую Субботу. Ему довелось читать на утрени Апостол — послание к Коринфянам. Там несколько раз встречается слово “квас” — “мал квас”, “ветхий квас”, “квас злобы и лукавства”. А под конец говорится: “Писано бо есть: проклят всяк висяй на древе”. Вот протодиакон и прочти после всего этого:
— Проклят квас висяй на древе...
После службы архиепископ долго не мог успокоиться:
— Ну как это можно так сказать: квас висяй на древе?..
Один из батюшек, чтобы несколько разрядить обстановку, говорит:
— Ну, а если в кувшине, Владыка?

Царствие небесное отцу Константину!.. Повторяю: был он незлобив и наивен, как младенец, и это проявлялось во всем.
Перед служением литургии священник спрашивает его:
— Вы сегодня приобщаться будете?
Протодиакон озабоченно осматривается и произносит:
— Надо бы причаститься... Сегодня не в приделе — в главном храме служим...

Надо добавить, что я старого протодиакона любил и всегда старался ему услужить. (Хотя, честно говоря, мне не нравилась его театрализованная манера служить.) Раз, помню, перед службой он обращается ко мне:
— Я служебник забыл... Сходи в раздевалку, там у меня в кармане подрясника.
Всенощная должна вот-вот начаться, я поспешил, отыскал его подрясник, сунул руку в карман и чуть не вскрикнул от боли — мне в ладонь вонзилось что-то острое. Это был штопор, который находился в кармане вместе с маленьким служебником...

Среди диаконов распространено убеждение. что для лучшего звучания голоса надо непременно выпить спиртного. Это мнение кратко выражено в такой поговорке:
— Без бокала — нет вокала.
Покойный отец Константин в этом отношении исключением не был, но при том имел пристрастие к каким-то немыслимым “вермутам” и “портвейнам”. И во время всенощных наш протодиакон частенько пребывал в состоянии особливого воодушевления. Не станем, однако же, строго судить его, ибо даже Лесков свидетельствует — и в его время протодиаконы были тех же мыслей.
В примечании к шестой главе “Мелочей архиерейской жизни” писатель упоминает о харьковском “случае, когда анафему архиерею хватил посреди собора в День Православия его же соборный протодиакон. Но тут систематического было только то, что прежде чем хватить анафему своему архиерею, отец протодиакон хватил дома что-то другое, без чего будто бы этим особам “нельзя выкричать большое служение”. Епископ Филарет Гумилевский (историк Церкви), которого это ближе всех касалось, однако, очевидно, не считал это ни за что систематическое: он хотя и наказал виновного, но не строго и не мстительно”.
В той же главе Лесков пишет и о “соборной истории киевской, когда была провозглашена анафема епикопу Филарету Филаретову (впоследствии епископу Рижскому)”.
Любопытно, что обе эти истории произошли в свое время с архиереями, носящими имя “Филарет”, и обе — на Украине. Я готов искать тут некоторую закономерность, ибо мне известна еще одна “соборная история киевская”, происшедшая уже в наши дни. Тамошний протодиакон тоже хватил перед всенощной то, без чего “нельзя выкричать большое служение”. И вот будучи при этом в какой-то обиде на своего правящего архиерея — Митрополита Филарета, а также на его викария епископа Варлаама, в молитве “Спаси, Боже, люди Твоя...” в числе прочих святых протодиакон помянул также — “Филарета и Варлаама, киевских чудотворцев”. И надо прибавить, был этими “чудотворцами” примерно наказан.

Окончить эту часть повествования мне хочется еще одной подлинной историей. В семидесятых еще годах некий диакон удостоился чести сослужить архангельскому архиерею. После службы Владыка благословил одному монаху, который ездил в собственном автомобиле, отвезти отца диакона по требуемому адресу. Монах этот то ли был унижен самим поручением архиерея, то ли диакон ему очень не понравился, но он поступил следующим образом. Выбрав место весьма глухое и безлюдное, он остановил машину и буквально вышвырнул своего пассажира с такими словами:
— На всю жизнь запомни: монашество выше диаконства!
Эта отчасти сакраментальная фраза поможет нам перейти к следующей главе — о монашестве, которое иносказательно именуется “образ ангельский”.