Хризостом , арихиепископ Этнийский, "Синод Противостоящих"
Памяти отца Георгия Флоровского (1893-1979)

Один святой подвижник так определил любовь: любить значит найти прокаженного, отдать ему свое тело, а затем по доброй воле принять его тело как свое собственное. Кто из нас не содрогнется перед ликом такой любви - содрогнется от священного трепета и от стыда за убожество того, что сейчас принято называть "Христианской любовью"? Мы в совершенстве соблюдаем пост, говорит св. Иоанн Златоуст, но пожираем своих ближних. Держась за букву, мы теряем неуловимый дух. Спеша исправить чужое заблуждение, стократно заблуждаемся сами. Соринку в чужом глазу видим, а бревна в своем видеть не хотим, - как сказал Господь об оскудении любви в законе.

Может быть, именно поэтому недавняя кончина отца Георгия Флоровского в православных традиционалистских кругах по большей части осталась незамеченной, а кое у кого вызвала недобрые высказывания по адресу покойного. Многие наши православные достигли такого "совершенства", что утеряли не только христианскую любовь, но и естественное чувство уважения и почитания, всегда хранимое Церковью для тех, кто, пусть несовершенно, но служил Ей всем сердцем. Однако нам, не столь совершенным, хотелось бы сказать об отце Флоровском несколько смиренных слов и молить, чтобы теперь, находясь, как мы надеемся, "на лоне Авраамовом", он простил наши отклики на его работы и на его кончину и принял наши искренние частные моления за упокой его души.

Отец Флоровский был прежде всего ученым. Многие даже утверждали, что ученый в нем сильнее священника. В этом смысле он не был свободен от излишнего увлечения чисто интеллектуальным познанием. Но в то же время любой объективный и непредубежденный наблюдатель может ощутить в деятельности отца Флоровского некий дух Отцов, которых покойный так старательно изучал. В творениях отца Флоровского ясно чувствуется это трагическое противоречие. Он писал о вещах, необычайно важных для современного Православия: о Восточных Отцах четвертого и Византийских Отцах пятого-восьмого столетия, в чьих творениях перед читателем встает самая суть православной духовности, выраженной в истории. Достаточно посвятить свое внимание этим Отцам, чтобы открыть свою душу для глубинной вести раннепатристической мысли. Научный вклад отца Флоровского в эту область патристики был столь велик и очевиден, что еще до официального перевода на английский рукописи этих двух работ, "сырые", отпечатанные на машинке, в очень грубом переводе, ходили по рукам среди ученых. Собрание сочинений Флоровского, которое сейчас готовится к печати, представляет собой, возможно, наиболее совершенное выражение православного взгляда на Писание и Предание, какое возможно на английском языке: это не менее чем компендиум мысли Отцов Церкви по важнейшим богословским вопросам.

Однако, при всех дарах мудрости, преподнесенных отцом Флоровским Православному миру Запада, он так и не пришел к полному, бескомпромиссному утверждению Истины Православия. Ничто не подтвердит это лучше, чем блестящие во всех прочих отношениях комментарии к св. Григорию Паламе, где комментатор так осторожно и робко говорит об "обожении" человека Божественной Благодатью, что это упоминание теряет всякое значение. Очевидно, здесь отец Флоровский, хотя и бессознательно, поддается западному влиянию, враждебному паламитской мысли.

И в личной жизни отца Флоровского эта робость создает атмосферу трагедии, противоречивости и парадокса. Для человека, столь святоотечески мыслящего, он был удивительно нерешителен в осуждении еретической софиологии Булгакова. Хотя он открыто критиковал "психологическо-эзотерические" софианские теории отца Павла Флоренского, понимал их анти-христоцентричность и называл отца Флоренского "чужим в Православном мире", отец Флоровский не желал употребить свои знания и проникновение в дух Отцов для борьбы с гораздо более популярной (и более опасной) ересью Булгакова. Однако, вспомнив, что отец Флоровский не хотел критиковать Булгакова из уважения к своей дружбе с ним и из отвращения к атмосфере академической гордости, мы поймем, что им руководило (хотя, возможно, не вовремя и не к месту) чисто патристическое смирение и сострадание. Мы можем удивляться, что большую часть своего служения Флоровский (рукоположенный в "Парижской группе" епископа Евлогия) провел во Вселенском Патриархате, превратившись, к своему несчастью, в некое живое знамя экуменизма; однако сам он постоянно подчеркивал, что милосердие (или экуменический компромисс) ни в коем случае не должно заслонять собой требований Истины. Более того, он полагал, что экуменизм должен состоять ни в чем ином, как в утверждении принципов Апостольского Православия. Он был горячим сторонником преподавания в Церкви патристической философии и видел в этой философии полную и единственную Истину. К несчастью, само его присутствие в стане защитников экуменизма давало некотормы экуменистам, давно вышедшим за пределы Православного проповедания экуменической (т. е. Вселенской) Истины и призывающим к сообщению с инославными, возможность опереться на его авторитет. Утверждения отца Флоровского начали пониматься неверно и цитироваться не к месту; его стремление вывести свое понимание Православной Истины за рамки академической философии окончилось неудачей.

Основные достижения отца Флоровского лежат не в чисто духовной, а в научной плоскости; но от этого они не становятся менее впечатляющими и не заслуживают меньшего признания. Он занимал профессорские должности (от доцентадо полного профессора) в Одесском Университете, пражском Университете, Свято-Сергиевском Православном Богословском Институте, Университете Колумбии, Объединенной Богословской Семинарии и Греческой Православной Богословской Школе Святого Креста. Наиболее выдающиеся посты он занимал в Гарвардском и Принстонском Университетах. В Гарварде он заведовал кафедрой истории Восточной Церкви, а после ухода с работы получил звание почетного профессора. По уходе из Гарварда он перешел в Принстон, где вел закрытую ныне программу Славянских Исследований на факультете религии, а также преподавал в Принстонской Богословской Семинарии. (В Принстоне он и скончался.) Первая его публикация (по вопросам физиологической психологии) была представлена Павловым в Российскую Императорскую Академию Наук; она была написана на отличном английском. Затем он опубликовал множество статей и несколько книг по истории, богословию, патристике и философии, вышедших на английском, французском, шведском, чешском, немецком, русском и других языках. Выдающийся ученый, богослов, историк, философ и лингвист, отец Флоровский одной своей научной деятельностью несомненно сделал огромный вклад в сокровищницу Православной Церкви. Его слава в академических кругах, словно цветок, приложенный к иконе, не умаляет сущности духовной традиции, которую он так почитал, но прибавляет нечто новое к красоте Православия, вызывает уважительное внимание тех, кто иначе мог бы пройти мимо Восточного свидетельства. Отец Флоровский никогда не был сознательным миссионером, однако его работы несомненно проповедуют Благую Весть.

Трагедия отца Флоровского: противоречие между глубоким знанием Отцов и неспособностью выразить его в словах сильных и ясных; парадокс человека, ставящего смирение Отцов выше Истины; печальный образ человека, которому недоступны глубины столь старательно изучаемого материала, но который все же, несомненно, принадлежит к Православию; все это - элементы одной из величайших трагелий современного Православия. Сейчас мы видим во многих кругах "Патристическое обновление", "Патристическое Возрождение", "возвращение к Отцам". Однако это возрождение не приводит к предполагаемому возрождению "древнего Православия", исполненного любви, смирения и сострадания, странным образом соединенных с твердостью в вере, настойчивостью и упорством в отстаивании неизменных истин Церкви. Вместо этого на наших глазах рождается новое, неизвестное ранее "Православие", разделенное между мозгом и сердцем. Возникает "Православие", которое на словах прекрасно знает Отцов, но на деле не может совместить их весть с требованиями сердца. Это чисто мозговое Православие, которое не поощряет рассматривать Отцов как призыв к действию (а ведь теоретически творения Отцов являются наставлениями в духовной практике), но остается чисто академическим и бесплодным. Оно предлагает богословие без поклонения, ученость без литургии, описание без опыта, теорию без практики. Оно предает искренних ученых, таких, как отец Флоровский, покидая их где-то между духовным и суетным, между богословием как благоухающим цветком и богословием как деревом без корней. Явление отца Флоровского, в его неизменной черной рясе и синем берете, как нельзя лучше выражает эту трагедию. Он был одет в одеяния Церкви, однако голова его оставалась под покровом модной академической учености.

Иные могут подумать, что принадлежность к чисто академической патристической традиции бросает на отца Флоровского негативный свет. Однако он вовсе не был образцом этого бесплодного духа "патристического Возрождения". О нем можно сказать гораздо более. Зная его трагедию - точнее сказать, до некоторой степени зная его самого - можно было понять о нем гораздо больше, чем может открыть читателю наше суждение. Если же мы не видим в человеке, столь увлеченном словами Отцов, ничего более, значит, сами мы глупы и бесплодны. Если он не смог найти у так хорошо изученного им цветка богословия корней практики, то мы, зная эти корни, зачастую забываем о хрупких побегах сострадания и любви. Мы должны смотреть на отца Флоровского так, как смотрели на людей Отцы Церкви, чье отношение к чужим грехам передано в одной из притч "Добротолюбия". Один старец видел собственными глазами, как один из братьев впал в тяжкий грех. Старец не только не осудил его, но заплакал и так сказал себе: "Он пал сегодня - я, несомненно, паду завтра. Он, без сомнения, восстанет - в себе же я не уверен." Если мы боимся за отца Флоровского, насколько же более нам следует бояться за себя!

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ

Перевод Наталии Холмогоровой

По электронной публикации Православного Информационного Центра