БЛАЖЕННЕЙШИЙ МИТРОПОЛИТ АНАСТАСИЙ

Речь, сказанная на собрании по случаю столетия со дня рождения
Митрополита Анастасия (Грибановского) в 1973 году в Нью-Йорке

Апостол Павел поучает нас поминать наших наставников. Этот долг мы имеем, конечно, прежде всего в отношении тех иерархов, которые возглавляли Русскую Зарубежную Церковь. Мы неизменно поминаем в молитвах основателя этой Церкви, Блаженнейшего Митрополита Антония, а ныне собрались здесь, чтобы почтить память двух великих ровесников - Блаженнейшего Митрополита Анастасия и Архиепископа Виталия (Максименко). Было бы нам непростительно не почтить их памяти, когда исполняется столетие со дня их рождения.

Всем нам они хорошо памятны, и нам легко вызвать перед глазами их светлый внешний облик. У многих должны быть в памяти их голоса и содержание некоторых бесед с ними. Однако то, что мы вспоминаем об отшедших от нас в другой мир, обычно бывает только отрывками. сегодня же, когда исполнилось сто лет со дня их рождения, нам надо более полно вызвать перед собою их духовный облик, вспоминая их труды для Святой Церкви. В этом мы найдем для себя пример и наставление.

Мне поручено начертать перед нынешним собранием облик Блаженнейшего Митрополита Анастасия. Хотелось бы при выполнении этой задачи не ограничиваться сообщением биографических данных, но представить перед вами разные свойства славной и привлекательной личности великого иерарха Русской Православной Церкви.

Биография Владыки Анастасия, в мире Александра Грибановского, началась 6 августа 1873 г., казалось, не предвещая ничего необычного в России для сына семьи духовного звания. Отец его умер рано. По-видимому, и мать его прожила недолго. Мы не знаем, сколько именно было членов в его семье, но Владыка упоминал, что в юности ему приходилось смотреть за младшими сестрами. Смерть отца, конечно, тяжело отозвалась на положении и без того небогатой семьи. Несомненно, юный Александр Грибановский в юности испытал немало нужды. Он был мальчиком способным и трудолюбивым. Будучи определен в Духовное Училище, он затем в 1893 г. окончил Тамбовскую Духовную Семинарию. Как один из лучших учеников он был принят в Московскую Духовную Академию. В ней это была цветущая пора, ибо ректором в то время был архимандрит Антоний Храповицкий, впоследствии наш Митрополит и предшественник Митрополита Анастасия по возглавлению Русской Зарубежной Церкви.

Архим. Антоний внес совсем новый дух в жизнь Академии. Никогда до него студенты не имели такого свободного доступа к своему ректору. он согревал их своею любовью и разжигал в них ревность к монашеской жизни и служению Церкви. До конца своих дней Владыка Антоний имел двери свои открытыми для всех и особенно для молодежи, изучающей богословие. В числе других был им обласкан и юный Грибановский, хотя по своей застенчивости и скромности он не был к о. Ректоры ближе других своих товарищей. Он с восхищением впоследствии говорил о доброте и обаятельности своего ректора, но Митрополит Антоний, говоря о своем бывшем ученике Грибановском, не выделял его как студента, чем-то обратившего на себя его особое внимание.

Несомненно, причино й для этого служила скромность Александра Грибановского. менее всего был он клонен как-либо выделяться из окрыжающей среды, а в студенческой толпе он был молчалив, не принимая участия в шумных дискуссиях. Между тем те из нас, кто участвовал в студенческих собраниях у Митрополита Антония, знаем, что естественно выделялись те, кто побойчее. Но и скромные студенты не оставались незамеченными со стороны Владыки, и ни для кого, посещавших его эти собрания, они не могли остаться без влияния.

Там шли разговоры на самые разнообразные темы. По непосредственности своего характера, хозяин этих собраний говорил со студентами и о вопросах, совершенно их не касавщихся. Беседуя с ними, он давал им духовные советы или разъяснял вопросы из проходившегося ими курса наук. Иногда за чашкой чая он обсуждал вышедшую новую книгу или шутил и вызывал шутки. Часто он сажал несколько студентов за стол и одновременно диктовал им несколько писем. Студенты держали себя свободно и откровенно. Владыка Антоний воспитывал их своею любовью.

В слове, посвященном Митрополиту Антонию в 1939 г., Владыка Анастасий больше всего отмечал такую его любовь. "Кто не знает, - говорил он, - что любовь составляла сердцевину существа Митрополита Антония, его подлинную духовную природу... Она проникала его насквозь, определяла все его поступки и самое направление его мысли" (Сборник избранных сочинений Высокопреосвященнейшего Митрополита Анастасия, Джорданвилль, 1948 г., стр. 167; оттуда же и дальнейшие цитаты). О влиянии этой любви на учеников Митрополита Антония Владыка Анастасий говорил: "Будучи часто уже седовласыми старцами, сами бывшие по своему возрасту и положению наставниками и руководителями для других, они, однако, как юноши продолжают послушно следовать воспринятым от него урокам и достаточно сказать кому-либо из них: "Так думал или так говорил Митрополит Антоний", чтобы положить конец всякому возникшему среди них пререканию" (там же, стр. 164).

В 1895 г. Владыка Антоний был переведен на должность ректора Казанской Академии, но влияние его оставалось в сердцах студентов. Вероятно, это влияние еще укреплялось тем, что ни для кого не было секретом, что причиной перевода любимого ректора была нелюбовь к нему Митрополита Сергия Московского, который его явно преследовал.

Грибановский учился с усердием. На всю жизнь он усвоил любовь и уважение к науке. Ей он, вероятно, и посвятил бы себя целиком, если бы его способности не привлекли к нему внимания начальства, пожелавшего использовать его в церковном управлении.

Вскоре после окончания Академии Грибановский с именем Анастасия в честь преп. Анастасия Синаита был в Тамбове пострижен в монашество и 23 апр. 1898 г. рукоположен во иеродиакона, а вслед за тем во иеромонаха. В августе того же года он был назначен помощником инспектора московской Духовной Академии. Ректором Академи был тогда выдающийся человек, архимандрит Арсений Стадницкий, впоследствии Митрополит Новгородский, один из трех кандидатов в Патриархи. У него была репутация хорошего и строгого администратора.

Свое педагогическое служение в последние годы Владыка Анастасий проходил под руководством своего родственника, Митрополита Московского (Киевского) Владимира. Он был тоже аскетического направления и, несомненно, ценил Владыку Анастасия за его чистоту и духовность. Будучи привязан к своему бывшему ректору, Митрополиту Антонию, Владыка Анастасий, однако, не старался подражать ему в своей внешней жизни и администрации. У него был свой, очень определенный характер. Поэтому и методы его деятельности были другими. Он не раскрывал себя перед студентами, а впоследствии и перед нами с такой непосредственностью, как делал это Митрополит Антоний. Напротив, при всей своей общительности, которая росла у него с годами, он был крайне замкнут в отношении своей внутренней жизни. Он всячески ограждал ее от всякого вторжения извне. Он слишкоа хорошо знал искушения, какие могут развиваться у молодого монаха. У него не было той близости к отдельным студентам, какую, как духовный отец, допускал Владыка Антоний. Но он для студентов был справедливым и доброжелательным начальником. За это и его молитвенность они его любили и уважали.

Ограждая свою внутреннюю жизнь, Владыка Анастасий избегал духовничества. Он говорил, что особенно стал бояться его с тех пор, как какая-то курсистка, как бы нарочно, потрясла его на исповеди своею порочностью. Эта исповедь произвела на него такое впечатление, что он старался никого больше не исповедывать, и даже в преклонном возрасте соглашался на это очень редко.

Еще ранее, в молодые годы, узнав от своих товарищей о разных противоестественных пороках, Владыка хотел совсем отойти от мира и одно время даже прекратил свои учебные занятия. Потребовались настоятельные увещания старших, чтобы вернуть его к учению.

Тщательно ограждая свое целомудрие, Владыка Анастасий вообще считал, что даже разговор о зле может таить в себе соблазн. Отсюда у него было особое, необычное отношение к творчеству Достоевского. Если Митрополит Антоний преимущественно радовался добрым движениям души героев Достоевского, то Митрополит Анастасий, отдавая им должное, едва ли не больше внимания уделял тому соблазну, который мог произойти от слишком яркого, по его мнению, изображению зла. Одно из явлений, подготовивших русскую революцию, он видел в "глубоком потрясении русской души огненными образами глубинного зла, у Достоевского" (там же, стр. 362). "Достоевский, - по его словам, - видит ясно демонический характер грядущей революции и ее вдохновителей, но его кисть, которой он рисует последнюю, в соединении с его страстным темпераментом (по его собственному признанию, он всегда любил "хватать через край"), завели его дальше, чем это нужно было бы для его нравственно воспитательныхъ целей в отношении общества и чем бы внутренне хотел он сам. При потрясающей силе своего драматического таланта, он ослепительно ярко обнажает перед нами зло от всех покровов и так перевоплощается в своих отрицательных героев, как бы срастаясь с ними, что это чувство невольно переживает читатель" (там же, стр. 373).

Владыка заключает, что "смертным никогда не безопасно прикасаться к древу добра и зла и приближатся к адской бездне: последняя всегда склонна притягивать к себе и как бы обжигать своим огненным дыханием" (там же). Этого Владыка боялся и для себя и для других.

Его хиротония произошла в смутное на Руси время, в 1906 г., когда была сделана первая попытка свергнуть Царя. Попытка эта не удалась, но она насторожила вдумчивых людей, которые могли себе представить и последствия такоо переворта и его возможность, если бы разрушительные силы взяли верх. Одним из таких был Владыка Анастасий. Принимая хиротонию, он не был увлечен почетом, с которым соединялось его новое служение. Нет, взор его устремлялся вперед и предвидел грядущие бедствия для России и Русской Церкви.

Замечательное слово Владыки Анастасия при наречении его во епископа построено на мысли, что призываемый к архиерейсклму служению должен следовать за Христом, идти по Его стопа, как шли по ним святые Апостолы. Он6 с художественным красноречием изображает этот путь. Ведя его от Иордана до Гефсимании, он переходит к современности и предвидит гонение за веру. "Да, - говорил он, - время гонений для служителей Церкви не миновало: пастыри Христовы всегда были как овцы среди волков, а теперь быть может наступают такие дни, когда мы снова "увидим обиды, угрозы, разграбление и описание имений", храмы обагренные кровью и из храмов соделавшиеся кладбищами". Он и для себя предвидел возможность привлечения на беззаконное судилище, издевательство толпы и покинутость всеми.

Если Митрополит Анастасий не подвергся тем мучениям, которые стали уделом некоторых рукополагавших его святителей, то только потому, что Господь готовил ему другой удел в изгнании. Но, в другой форме, чем его замученных собратий, и его коснулись и преследование, и клевета, и непонимание.

Долговременное пребывание в Москве дало Митрополиту Анастасию многосторонний опыт. Его природная любознательность и уважение к науке сблизили его с самыми культурными кругами Московского общества. Положение Епископа, притом исключительно культурного, всюду открывало ему двери. Он был близок и к таким философам, как Евгений и Сергей Трубецкие, и к потомкам славянофилов: Д.А.Хомякову, Ф.Д. и А.Д. Самариным. Его глубоко уважала мученица Вел. Княгиня Елизавета Феодоровна, которой он поозднее устроил усыпальницу в Иерусалиме. Но одновременно почитала Владыку Анастасия и православная купеческая Москва, и вообще Москва, жившая церковной жизнью. Он был известен народу как аскет и молитвенник, притом придающий богослужению не только уставность, но и музыкальную красоту. Не напрасно Владыке Анастасию поручалось руководство церковной стороной торжеств в Москве по случаю 100-летия Отечественной Войны и 300-летия Дома Романовых, а впоследствии составление чина интронизации Патриарха Тихона.

В 1914 г. закончилось восьмилетнее епископское служение Владыки Анастасия в Москве. Он был назначен на трудную по тому времени Холмскую кафедру. Тогда уже бушевала 1-я Мировая Война, вскоре распространившаяся и на территории Холмской епархии. Был момент, когда Владыка один оставался в Холме, уже покинутом военными и гражданскими властями. На плечи епископа Холмского легла забота о беженцах. Он также вложил много усердия в дело ободрения войск, посещая передовые позиции, иногда в районе обстрела со стороны неприятеля. Не напрасно при награждении Владыки в 1915 г. орденом Св. Александра Невского этот орден был ему пожалован с мечами "во внимание, - как говорилось в Высочайшем рескрипте, - к отлично усердному служению Церкви Божией и самоотверженной и доблестной деятельности во время военных действий" (Церк. Жизнь, 1945 г., ј 18-19, стр. 153). Это была высокая и беспрецедентная награда для невоенного.

Несомненно, выдающаяся деятельность Епископа Анастасия в прифронтовой полосе послужила одной из причин для назначения его в пограничную же Кишиневскую епархию, когда Холмская епархия вся была занята германскими войсками.

Прибыв в 1917 г. на Всероссийский Собор, Архиепископ Анастасий занял там видное место, примыкая к той части его, которая под водительством Митрополита Антония поставила себе целью восстановление Патриаршества. Это было достигнуто с большим трудом. Революционные настроения проникли частично и в известные круги Церкви, вскоре вылившиеся в обновленчество. Наряду с твердыми исповедниками Православия на Соборе были и люди и иного настроения, начиная с будущего обновленческого деятеля проф. Титлинова.

Значение Митрополита Анастасия видно уже из того, что будучи в числе сравнительно молодых архиереев, он получил 70 голосов при наименовании кандидатов для Патриаршества, в то время как такие видные иерархи, как Митрополит Платон и Архиепископ Евлогий получили несравненно меньше.

Впоследствии Владыка Анастасий был избран членом Всероссийского Синода и был во главе его хозяйственного отдела.

На Архиепископа Анастасия была возложена и организация торжеств при интронизации Патриарха. Он написал интересные воспоминания о всех трудностях, с какими тогда был связан даже доступ в Кремль. Выработка церемониала потребовала изучения чинов, которые были приняты 300 и более лет тому назад. В то же время только что состоявшийся захват власти большевиками делал задачу Архиепископа Анастасия и его Комиссии еще более трудной. Хотя временами казалось, что все может сорваться, Владыке Анастасию удалось с успехом осуществить свою задачу.

Как член Синода и одни из самых доверенных сотрудников Патриарха Тихона, Владыка Анастасий оставался еще несколько месяцев в Москве. Несомнено, что он участвовал и в составлении актов об анафематствавании коммунистических безбожников8 Он также составил протест Патриарха против захвата Кишиневской епархии румынами8 Последние предложили ему остаться правящим епископом в составе Румынской Церкви, но ни он, ни его викарии не изъявили на это согласия. Последние были насильно высланы из епархии, а Владыка Анастасий не смог туда вернуться.

Всероссийский Собор еще продолжал заседать некоторое время после интронизации Патриарха, но многие члены его, как мой отец, гр. Апраксин, кн. Трубецкой, Олсуфьев, проф. Бич-Лубенский и другие не могли вернуться в Москву после рождественскоо перерыва. Некоторые уже подверглись аресту, некоторые должны были бежать от преследования. Архиеп. Анастасий был одним из тех, кто посоветовал Патриарху распустить Собор, состав которого стал слишком малочисленным и односторонним. Левые элементы, частично будущие обновленцы, стали приобретать слишком большую силу.

Весною 1918 г. Архиепископ Анастасий попробовал все-таки проехать в свою епархию. Однако, его не пропустили через румынскую границу, и он был вынужден остановиться в Одессе, где оставался до ее эвакуации, когда уехал в Константинополь. Никто тогда не мог предугадать, насколько провиденциально было сохранение его жизни для будущего служения за рубежом. В Одессе Владыка близко познакомился с семьей Семененко, результатом чего через много лет явилось пожертвование Сергеем Яковлевичем Синодального дома в лучшем районе Нью-Йорка.

Архиепископ Анастасий явился одним мз первых членов устроенного в 1920 г. в Константинополе Высшего Церковного Управления Заграницей. Находясь уже так ко времени прибытия туда Митрополита Антония и других архиереев, он многим мог помочь в переговорах с местной Патриархией. Признанное последней, Высшее Церковное Управление назначило его Управляющим церковными общинами константинопольского района.

Владыке Анастасию пришлось очень много и тяжело потрудиться в этой должности. Надо было организовать общины, распределять прибывшее духовенство, находить помощь для нуждающихся. Я помню, что когда в начале 1921 г. наша семья прибыла в Константинопольс Лемноса, Митрополит Антоний говорил нам, насколько изнемогает Архиеп. Анастасий под этим бременем. Говорил он и о том спокойствии, с каким он переносит по временам грубости от людей, не понимающих, как ограничена была его возможность оказывать им помощь.

Положение Владыки Анастасия несколько облегчилось, когда значительная часть беженцев уехала в другие страны. Сам он оставался в Константинополе до 1924 г.. Неоднократноприглашали его служить в греческих храмах. В таких случаях при нем состоял иеродиакон Михаил, впоследствии греческий Архиепископ в Америке. Он и здесь проявлял к нашему Владыке глубокое уважение.

В 1921 г. Архиепископ Анастасий принял деятельное участие в первом Карловацком Соборе. Он был там представителем Отдела Духовного Возрождения России. Это была очень трудная задача, ибо на Соборе возникло расхождение при составлении послания. Большинство члено Собора хотело впервые после 1917 г. высказать верность русской Монархии, призывая трудиться над ее восстановлением во главе с законным Царем из Дома Романовых. Меньшинство (к нему принадлежал и сам Архиеп. Анастасий) полагало, что надо высказаться за Монархию, но без упоминания легитимного принципа. Архиепископ Анастасий тогда много сделал для того, чтобы вокруг этого вопроса не возникло раскола.

В 1924 г. окончилось спокойное пребывание Владыки Анастасия в Константинополе. К тому времени развилось обновленчество в России и делались попытки перебросить его и за границу. Близкие к обновленчеству тенденции появились и в Константинополе и получили свое выражение на так называемом Всеправославном Конгрессе. Архиепископ Анастасий явился главным оппонентом этого течения в Конгрессе, в то время как Митрополит Антоний протестовал против него в переписке с другими Патриархами. Благодаря такому противодействию обновленчество на Востоке было остановлено и только уже в более поздние годы Константинопольский Патриархат ввел в Церкви григорианский календарь и вошел в только что начинавшееся экуменическое движение. Это вызвало неудовольствие Патриархии Митрополитом Анастасием. Она поэтому легко поддалась советско-обновленческой интриге против него. Он вынужден был уехать в Иерусалим. там он занял должность Наблюдающего за делами нашей Духовной Миссии. Он уже бывал там раньше и много сделал для разрешения назревших проблем по поручению Высшего Церковного Управления Заграницей. Он наладил добрые отношения с английскими оккупационными властями и привел в порядок имущественные дела Миссии путем сдачи в аренду некоторых участков и возведения нескольких построек с помощью займов. И англичане, и греки очень уважали Владыку и считались с ним.

Интересно, что в Начальники Миссии Владыка Анастасий выбирал молодых людей. Таков был архим. Киприан, а затем архим. Антоний, ныне Архиеп. Лос-Анжелосский. Владыка не боялся иметь моодых сотрудников. Вероятно, поэтому и мое назначение в 1931 г. Управляющим Синодальной Канцелярией встретило с его стороны полное сочувствие, которое он тогда же выразил в письме Митрополиту Антонию, хотя, в сущности, лично меня мало знал. Он знал моего отца по Всероссийскому Собору и очень ценил его, а со мною был знаком преимущественно по моим статьям в органе Синода "Церковные Ведомости" и в варшавском журнале "Воскресное Чтение". На первых же Соборах после моего назначения он проявлял ко мне большое внимание, приглашая меня на совещания по разбираемым вопросам, которые любил делать со старейшими Епископами. Но когда в конце жизни Митрополита Антония он стал Наместником Председателя, то я заметил, что он внимательно меня проверял. Вообще, он не подписывал ни одной бумаги иначе как после тщательного прочтения. В редких случаях он сам составлял самые ответственные определения и письма, позволяя мне свободно высказываться по содержанию его проектов. Первых раз я был не мало смущен. Я еще недостаточно его знал и сомневался, как мне быть, когда нашел, что составленное им письмо ошибочно. Что мне было делать? - Промолчать ли из уважения к автору, или, может быть, вызвать его неудовольствие непрошеной кртикой? Принеся ему переписанным составленное им письмо, я все-таки решился высказать Владыке свои сомнения. Он меня спокойно выслушал, задал несколько вопросов о моих соображениях и оставил письмо у себя. На следующий день он вернул мне его с предложенными мною поправками. После этого я не раз мог убедиться, что в составлении бумаг Митрополит Анастасий никогда не руководствовался авторским самолюбием. Вообще он не сердился на серьезные возражения, но, если оставался при своем мнении, то требовал точного исполнения своих указаний. Это делало работу с ним очень приятной. Я скоро смог убедиться, что тщательная проверка содержания бумаг не была проявлением личного недоверия, а была только проявлением его большой осмотрительности.

Присутствие Митрополита Анастасия в Синоде в качестве Наместника Председателя при жизни Митрополита Антония могло быть очень сложным, тем более, что функции их не были никак разграничены. Однако, исключительный такт Митрополита Анастасия с одной стороны и добродушие Митрополита Антония с другой - привели к тому, что у нас не было никаких осложнений и я, находясь в таком двойном подчинении, никогда не оказывался в трудном положении.

Председательствуя на заседаниях Соборов или Синода, Митрополит Анастасий проявлял полную объективность в отношении высказываемых мнений, от кого бы они ни исходили. Он никогда не торопился высказать свою собственную точку зрения. Обычно, если он и высказывал ее при постановке вопроса, то терпеливо выслушивал возражения. Вообще же он любил высказываться последним, и по большей части его суждение было решающим. Но если возникала дискуссия, то Владыка Анастасий умел быть настойчивым в отстаивании своего мнения и был очень силен в споре, всегда, впрочем, сохраняя спокойствие и уважение к своему оппоненту.

В этой его способности я особенно мог убедиться на Совещании 1935 г.. Там нашему проекту, исходившему из принципа сильного канонического центра, Митрополит Евлогий противопоставил проект полного раздробления Зарубежной Церкви. Он имел сильных и знающих советников в лице прот. Ломако и Т.А.Аметистова, окончивших Духовную Академию в России. Среднюю позицию занял С.В.Троицкий, присланный Патриархом Варнавой.

Львиная доля в защите наших позиций поневоле ложилась на меня, как на советника Митрополита Анастасий и Секретаря Совещания. Но главная сила наша, конечно, заключалась в такте, умении направлять обмен мнений и настаивать на наших аргументах, которые проявлял Митрополит Анастасий. Он сразу занял ведущее положение. Пользуясь некоторой поддержкой, хотя бы и пассивной, со стороны Митрополита Феофила, Владыка Анастасий до конца Совещания держал инициативу в своих руках. Неспешность и глубокаяпродуманность высказываемых суждений были громадной силой Митрополита Анастасия на всех заседаниях.

Эта сила прявлялась, конечно, и в Синоде, в направлении всей русской общественной жизни в Белграде и особенно на Втором Всезарубежном Соборе 1938 г..

У Митрополита Анастасия еще в России была репутация хорошего администратора. До революции, при наличии крепкого принудительного аппарата быть администратором было значительно легче, чем в заграничных условиях. Соображаясь с этим, Митрополит Анастасий иногда воздерживался от проявления власти, когда полагал, что не имеет достаточно силы, чтобы добиться исполнения своего решения. Он также дорожил сочувствием общества и очень с этим считался. Если бы я мог в чем-то не согласиться с методами его управления, то только в том, что он не любил ничего предпринимать в предвидении будущих событий, даже когда они казались несомненными. Он предпочитал реагировать на них, когда они наступят. В этом, впрочем, сказывалась его врожденная осторожность.

Однако, когда Митрополит Анастасий составлял себе убеждение, что дело идет о принципе, то он высказывался твердо и определенно, не боясь последствий.

Так, например, он долго поддерживал личные отношения с некоторыми профессорами Парижского Богословского Института, но без колебаний согласился поставить вопрос о еретичности учения о. Сергия Булгакова, сам принимая участие в составлении Соборного определения. Особенно же он был тверд в противодействии подчинившейся безбожникам Московской Патриархии. Он считал, что сергианство хуже ереси. Он был автором замечательного послания Собора 193 г., обличавшего сергианство со всех точек зрения. Когда он кончил чтение своего проекта, то раздались возгласы восхищения, а поправок и дополнений никто не мог предложить.

Вторая Мировая Война поставила перед Митрополитом Анастасием особенно трудные задачи. Он едва не был отделен событиями от нашего центра. Будучи в женеве перед самым началом войны, он возвращался в ориент-экспрессе через Италию, став пассажиром чуть ли не самого последнего поезда.

Предвидя возможную изоляцию Белграда, Митрополит написал в женеву, чтобы выяснить, нельзя ли туда перенести наш центр. Письмо это попало в руки немцев, и при объявлении войны советам послужило основанием для недоверия Германского Правительства к Синоду. В день начала войны у Митрополита и в Синодальной Канцелярии был сделан обыск, а я с семьей был несколько дней подвергнут домашнему аресту с изъятием моих документов. Несмотря на это, некоторые политические деятели уговаривали Митрополита послать приветствие Гитлеру и сделать официальное заявление о его поддержке. Владыка отказался это сделать. Он только совершал постоянные молебны о спасении России и оказывал поддержку русским антикоммунистическим: сформированному в Югославии Русскому Корпусу и Армии ген. Власова.

Опасаясь всего русского, германские власти не давали нам даже возможности снестись с иерархами на занятой ими русской территории, но все же позволили Митрополиту Серафиму Берлинскому один раз приехать в Белград с докладом. Лишь в 1943 г. разрешили нам созвать церковное Совещания в Вене. После этого Совещания, по указанию Митрополита Анастасия я передал Германским властям меморандум с критикой их русской политики и рядом пожеланий. Только через год проихошла некоторая перемена, когда допущена была деятельность ген. Власова. Мы тогда уже были в Германии, и из Карлсбада Митрополит в моем сопровождении поехал в Берлин. По случаю открытия Власовского Комитета он служил молебен в соборе и обедал у ген. Власова. Впоследствии Владыка познакомился и с начальником его авиации, ген. Мальцевым. На этих генералов Митрополит произвел сильное впечатление. При всей разнице культур и чуждости для них встреч с духовенством, Митрополит умел найти с ними общий язык. Его чистота и убежденность им импонировали в высшей степени, и ген. Мальцев сказал однажды, что Митрополиту Анастасию он никогда ни в чем не мог бы отказать.

Но близилась катастрофа, и с нею вместе новый период служения Владыки.

Приближение фронта вызвало необходимость покинуть Карлсбад. Эвакуация Синода должна была совершиться в товарном вагоне. Невозможно было слабого и подверженного простудам Митрополита везти зимой в нетопленном вагоне. Я говорил об этом с ген. Власовым, и он предоставил Владыке два места в автобусе своего штаба, направлявшегося на юг Баварии. Впоследствии, уже при американской оккупации, Архиерейский Синод обосновался в Мюнхене, где пробыл до конца 1950 г..

Чудом Божиим Митрополит получил швейцарскую визу осенью 1945 г.. Из Женевы он осведомил все, что еще оставалось свободным из Зарубежной Церкви о том, что Синод продолжает существовать. Врагами нашей Церкви был тогда пущен слух, что Митрополит Анастасий пропал неизвестно где и Синод больше не функционирует. В особом послании в октябре месяце он дал исчерпывающий сильный ответ Московской Патриархии, которая старалась захватить всю русскую эмиграцию, пользуясь послевоенной разрухой.

Нам недостало бы времени, чтобы подробно остановиться на этом периоде. Скажу только, что находясь в Женеве, Митрополит Анастасий был объектом яростных нападок коммунистов в Парламенте, но само правительство Кантона выступило в его защиту. По возвращении его в Мюнхен вокруг Митрополита объединилась вся русская эмиграция Германии и Австрии. Функционировал Учебно-Педагогический Комитет, работавший с помощью Толстовского Фонда и Черч Ворлд Сервис. Владыка собирал профессоов и других просвещенных людей на совещания, в которых читались и обсуждались интересные доклады на самые разнообразные темы. В конце дискуссий Владыка четко высказывал свое мнение по данному вопросу.

В конце 1950 г. Владыка Митрополит переехал в Америку, где немедленно состоялся второй по окончании войны Собор. Вечным памятником Владыке Анастасию будет служить Синодальный собор в Нью-Йорке. Все архитектурные детали его делались под непосредственным наблюдением Митрополита.

С годами, постепенно сдавали и силы Владыки. Он должен был отказаться от поездок в Калифорнию. Не всегда он мог посещать богослужения, иногда стала изменять ему ранее столь замечательная память. Он почти потерял зрение. Наконец он почувствовал, что не в силах более управлять Церковью. Он созвал совещание архиереев и объявил им, что пришло время избрать ему преемника. Некоторые опасались перемены, его уговаривали не торопиться, но и тут он проявил столь обычную для него твердость в следовании своему решению. Он радовался, когда единодушно был избран Первоиерархом Владыка Митрополит Филарет и первый подавал пример в почитании его как нашего Главы.

Все более и более слабея, Владыка Анастасий смог, однако, принять участие в прославлении Св. праведн. Иоанна Кронштадтского. Может быть последним проявлением его энергии была поездка в Джорданвилль, которую он объяснил нам желанием лично убедиться в том, как практически подготовляется канонизация и напечатаны ли иконы и служба Святому.

Мы все знаем, как угасала здесь его жизнь в день Святителя Николая Чудотворца, во время воскресной всенощной. Владыка Анастасий, как он хотел, - умер не в больнице, а в своей келии. Его погребение состоялось с пением столь любимых им пасхальных песнопений.

Все величие его личности стало видеться нам особенно выпукло после его кончины. В течение всей своей жизни он выделялся из окружающей его среды, не потому, что сам стремился к этому, а потому, что был слишком ярким светильником Православия. Как бы скромно он ни держался, он всегда становился центром внимания. Самое короткое знакомство с ним производило громадное впечатление на инославных. Помню, как в конце его визита кардиналу Кушингу в Бостоне кардинал стал на колени и просил Владыку его благословить.

Вера в его чистоту и праведность собирала вокруг него людей самого разнообразного происхождения и образовательного уровня.

Трудно себе представить человека более внимательного ко всему тому, что он делал, чем Митрополит Анастасий. Каким бы почетом его ни окружали, он соблюдал скромность и объективность. Он смолоду сознавал духовные опасности, которые угрожают человеку, занимающему высокое положение в Церкви. В слове при своем наречении во Епископа Владыка высказал это особенно ярко: "Стоя на верху горы, - говорил он, - ты слишком будешь заметным для всех и станешь камнем преткновения для многих. Ты будешь терпеть не только от врагов, но и от друзей и сродников, не только от неверующих и свободомыслящих, но и от людей, ревнующих о Церкви не по разуму. Одни, называя тебя "учителем благим", будут обращаться к тебе с пытливыми вопросами, дабы уловить тебя в слове, другие будут тщательно наблюдать за твоими поступками, дабы из них извлечь для тебя обвинение".

Этими словами определяется та осторожность, которую все замечали у Митрополита Анастасия.

Другим свойством его был такт, которым он был особенно известен. Но настоящий такт не есть только проявление внешней воспитанности. Это есть природная способность душевного понимания ближних. Человек такта ощущает, что именно, какие слова могут огорчить или обидеть, а что, напротив, может вызвать взаимное понимание. С этой точки зрения это есть свойство, близкое к любви. Оно растет и развивается по мере роста любви и сострадания к людям.

Вместе с тем Митрополит Анастасий постоянно работал над собой. Он отдавал все свое время или служению Церкви, или самоусовершенствованию. К нему приложимо то, что не без личного опыта он писал в определении доброго пастыря: "Когда его день не заполнен исполнением его прямых обязанностей, тогда начинается его внутреннее делание, состоящее в сокровенной молитве, в нравственном самоуглублении, в чтении соответствующей духовной литературы и проверке своего духовного настроения".

Вовне Митрополит Анастасий никогда не бывал обывателем, но всегда являл собою архипастыря. Он никогда и ни при каких условиях не позволял себе отдыха от такого положения. Не напрасно он даже и близких к нему людей старался принимать не в подряснике, а в рясе, с панагией на груди.

Он всем интересовался, о всем старался узнать для того, чтобы понимать окружающее и давать ему церковную оценку. Собеседники со специальностями, не имеющими, казалось бы, ничего общего с церковной жизнью, нередко удивлялись его интересу в разговорах с ним и его разносторонним познаниям. В статье "Что требуется от пастыря в современных условиях" Митрополит указывал на любознательность как на необходимое свойство пастыря.

"О тех высоких требованиях, какие представляет современное общество к пастырю Церкви, - писал он, - можно ли указать такую светскую науку, которая могла бы оказаться излишней в том духовном арсенале, каким он должен располагать в своей миссионерской просветительной деятельности?" Митрополит затем поясняет, в каком отношении пастырю нужны знания философии, литературы, естественных наук, истории, юридических и социальных наук.

Особенное внимание Митрополит Анастасий придавал красноречию, как средству проповеди. Этому вопросу он посвятил немало страниц. Сам он приобрел репутацию одндого из лучших проповедников, достигнув этого не только природным дарованием, но и усердным трудом. Его "Похвальное слово новым священномученикам Русской Церкви" представляет из себя образец блестящей словесности и, надо полагать, что если бы не случилось русской революции, то оно заучивалось бы наизусть, как ранее заучивались избранные места из произведений наших классиков.

Не случайно именно ему, а не кому-нибудь из старших иерархов было поручено проповедывать при интронизации Патриарха Тихона.

Сам Владыка со свойственной ему выразительностью говорил о необходимости труда для усвоения красноречия. "Говорят, - писал он, - что ораторы не родятся, а делаются. Это утверждение нуждается в существенной поправке. Всем известно, что существует особый природный дар слова, но он требует тщательной обработки и постоянного упражнения для своего развития".

Из того, что Митрополит Анастасий так часто возвращался к вопросу о подлинном красноречии в своих сочинениях, видно, что он сам положил немало труда на изучение его законов, чтобы достигнуть в своих речах сочетания внешней красоты с глубоким внутренним содержанием. В этой работе проявилось одно из важнейших свойств характера Митрополита Анастасия. Он, несомненно, был человеком очень больших дарований от природы. но эти дарования достигли своего высокого уровня не сами по себе. а как результат большого труда. Тщательность во всем. что он делал - в молитве, в самообразовании, в красноречии, - представляется мне едва ли не самой главной чертой его характера. Эта тщательность и постоянный труд над собою - определяет личность Митрополита Анастасия. К этому надо, конечно, прибавить его девственную чистоту, глубокую веру и живой ум. Чтобы развивать их, он пребывал в постоянном подвиге благочестия.

Взирая на его светлую личность, возблагодарим Бога за то, что в наши смутные дни Он даровал нам такого славного и великого вождя.